Размышления после просмотра фильма Жан-Люка Годара.
Фёдор Гиренок
В 2014 году вышел на экраны фильм Годара “Прощай, речь”. Этот фильм нельзя было не посмотреть, потому что Годар, как известно, любит философию больше, чем кино.
Философия
У фильма “Прощай, речь” нет ни начала, ни конца. Он начинается пустым кадром и звучащим за кадром голосом, который утверждает, что те, кому недостает воображения, ищут для себя убежище в реальности. Человека, который хоть что-то понимает в философии, это утверждение не может не потрясти. И, по большому счету, Годар этим утверждением уже все сказал. Дело сделано, кино снято, хотя еще ничего не показано. Остается лишь узнать, как отсутствие мысли повлияет на мысль, то есть как зритель примет такое кино. Хотя, на мой взгляд, никакого другого кино не существует. “Прощай, речь” и есть кино в чистом виде. А то, что обычно называют “кино”, — это совсем не кино, а какой-то эрзац, выдуманный критиками язык кино. В “Прощай, речь” Годара нет языка, но в нем есть мысль, и эта мысль заставляет зрителя видеть видимое, то есть не получать удовольствие от того, чтобы узнавать знакомое, не испытывать катарсис, а получать эстетическое наслаждение от фильма.
Поскольку мысль зримо отсутствует в современном мире и место мысли у публики занимает язык, постольку фильм Годара должен быть принят плохо. И особенно плохо он должен быть принят в России, потому что в России образованным людям философия кажется пустым занятием, языковой игрой. Вся философия сводится ими к набору штампов и ссылок на авторитеты. И хотя философию нам старательно прививают, но привиться к русскому уму она, видимо, никак не может, оставаясь уделом немногих, избранных случаем, людей.
Радует то, что Годар, будучи режиссером, прекрасно понимает, что кино не имеет никакого отношения к реальности, к тому, что надо как-то показывать, изображать. Ибо никакой реальности вовсе нет, а есть воображаемое. “Нельзя писать то, что видишь, — говорит Клод Моне, — ибо ты ничего не видишь. Нельзя написать то, что ты не видишь. Надо писать видимое”. Годару нравится мысль Моне. “Надо снимать видимое”, — полагает он. Реальность — это лишь объективированная иллюзия, видимость, побочный продукт существования воображаемого. Воображение — это не репродуктивное восприятие вещей, а способ, которым мы вызываем к жизни то, что уже знаем. “Прощай, речь” заканчивается вопросом, с которым Годар обращается к зрителям: узнайте, что вы хотите — “жить или рассказывать”? И напоминает о 19-летней Мэри Шелли. Мэри любила рассказывать и придумала, сидя у камина вместе с Байроном и Перси Шелли, историю о Франкенштейне, студенте, который создал из мертвых человеческих органов существо, подобное живому человеку. Это существо убило своего создателя. То, что в XIX веке было рассказом о жизни, в XXI становится жизнью.
Самоубийство
Все в современном мире сдвинулось, сместилось: по-русски камера означает тюрьма, табаком у русских называется то, что табаком не является, жизнь замещается рассказом о жизни. Если рассказывать, то значит не жить. Если жить, то не рассказывать. Если не рассказывать истории, то не будет никакой истории, а будет непрерывно длящееся настоящее и бесконечное множество его симптомов. “Жить без истории” — это значит утратить будущее и прошлое, не различать начало и конец, ибо и начало, и конец у Годара одинаково случайны и не зависят друг от друга. Время для режиссера — это человеческая субъективность, упорядоченная языком. Само по себе время вообще не существует.
Событийно “Прощай, речь” Годара начинается с выстрела, с неожиданного самоубийства, то есть с конца какой-то нам не рассказанной истории. Но Годар снимает кино не для того, чтобы рассказывать истории, а для того, чтобы освободить воображаемое от языка. Чтобы люди почувствовали беспомощность своей субъективности и научились смотреть. Финальная сцена фильма, как язык змеи, раздваивается на вариант А, который ведет героиню к смерти, и на вариант Б, который ведет ее к жизни, симптомом которой является крик родившегося ребенка.
Эстетика двусмысленности
В фильме Годара нет темы, которая бы получила развитие. Мы не можем сказать, о чем этот фильм. В нем одна, случайно возникшая, тема сменяется другой. Все двусмысленно, говорит Годар, но это обозначает лишь то, что к смыслу ведет жуткая бессмыслица, которую героям фильма еще нужно суметь преодолеть. Все смешалось в голове у образованного человека, который подобен студенту, сдающему экзамен: Солженицин, ГУЛАГ, Моне, 1793 год во Франции, террор, свобода, Гражданский кодекс, Гитлер, государственный учет, русские, Европа, демократия, концепция Африки. Все это толпится у него в голове, мешает друг другу, образуя хаос.
В фильме Годара есть три героя — собака, мужчина и женщина.
Собака
У русских назвать кого-либо собакой — значит обидеть. Для Годара, как и для античных греков, собака является образцом верности, естественности и мудрости. Собаке хватило ума не отделяться от природы. Для нее мир — это не образ, а то, частью чего она является. Собака не изобретает язык, не изобретает знаки. Ей достаточно сигналов и признаков, ориентируясь на которые она определяет логику своего действия.
Годар хочет, как индеец, жить не в городе, а в лесу. Он хочет, как киник, строить свое поведение не в плане образа, а в плане инстинкта. Современный человек заблудился в словах. Он так далеко ушел от природы, что она пытается ему что-то сказать, а он ее не слышит. Годар устал от цивилизации и тоскует по естественному образу жизни. Годару уже дорог не Платон с его миром идей, ему дорога не христианская Европа и не Европа Нового времени, ему дорог киник Антисфен. Для киника, как для собаки, условности ничего не значат. Животное лишено одежды, но оно не является голым. У него нет языка, но оно не заблудилось среди вещей. Собака справляет нужду, но это не вызывает протеста. Годар зовет Европу назад, к вещам, к природе. Он хочет смотреть на мир глазами животного, ибо этот взгляд не опосредован языком. “Мир — это не язык, а русские — это не Европа”, — говорит Годар в фильме “Прощай, речь”. Прощай, Европа, — говорят русские, — ты никогда уже не будешь тем, чем ты была для нас. Ты не будешь нашей грезой, потому что твои мужчины готовы расстаться с женщинами. Но готовы ли они расстаться с комфортом цивилизации, освобождая антикультурный смысл пребывающей в забвении кинической философии?
Мужчина и женщина
Сегодня еще многие думают, что в мире нет ничего, кроме мужчины и женщины и отношений между ними. Мужчина в фильме Годара работает в банке. Потеряв работу, он застрелился. Его жена — студентка, подрабатывающая на книжном развале, умывает руки. Туда ему и дорога. У студентки есть любовник, который однажды ударит ее ножом, чтобы преодолеть пропасть непонимания между ними. Люди запутались в словах. “Скоро каждому, — говорит Годар, — потребуется переводчик, чтобы понимать собственные слова”. Героиня стоит перед выбором: родить ли ей ребенка, или покончить жизнь самоубийством. Любовник хочет стать мужем и склоняет ее к ребенку. Он, как ницшеанец, говорит “да” жизни. Героиня говорит “нет” жизни. В жизни тебя все время принимают не за тебя, а за кого-то другого. “Я сломлена”, — говорит героиня фильма, — я ничего не хочу”.
Сознание ослепляет человека, и он видит не то, что он видит, а то, что он думает увидеть. Мужчина думает увидеть женщину и не может в ней увидеть человека, ибо полагает, что женщина — это всего лишь роль. И ничего больше роли. И поэтому он пытается убить ее, если она выходит за рамки своей роли. Женщина — это не роль, в которую ее пытается втиснуть социум. Женщина — это греза мужчины. Исполнение роли — признак цивилизации, а не природы.
Зритель
Годару зритель неинтересен. Вернее, Годар понимает, что зрителя больше нет, есть потребители иллюзий, которым нужно не кино, не искусство, а фильмы в формате 3D. “Вы хотите 3D? — говорит Годар своим фильмом “Прощай, речь”, — пожалуйста, но никаких иллюзий”. То, что зритель не умеет думать, стало ясно еще во времена немого кино, ибо думать можно лишь вопреки разуму. Но думать вопреки разуму могут только философы. А то, что зритель не умеет смотреть, стало ясно уже в эпоху звукового кино, ибо смотреть — значит визуализировать невидимое. Но расширять границы видимого не пытается теперь даже кинематограф. Кино в формате 3D вознамерилось компенсировать эти недостатки зрителей, предлагая им не думать, не расширять пределы видимого, а просто смотреть, вращая глазами, как животное.
Кинематограф
“Прощай, речь” сообщило нам о том, что время большого кино прошло. Кинематограф покинул область мысли, хотя и не остановился на изучении эстетической видимости. Заниматься монтажом кадра может сегодня даже робот. Время режиссеров интеллектуального кино закончилось. Как поставлена камера оператором, мало кого из зрителей волнует. Теперь в кино доминирует не художник, а менеджер. Годар своим фильмом не развлекает зрителей. В нем нет повествования, нет вербальных подсказок для зрителя. Годар заставляет зрителя воображать и думать. Он переводит зрителя в подвешенное состояние, а в этом состоянии смотреть кино трудно, в нем не на что облокотиться, ибо в нем не работают привычные сцепления смыслов и значений.
Внутренний опыт
Внутренний опыт предполагает существование у человека внутреннего мира. Когда героиня фильма говорит: я могу знать, что думает другой, но не знаю, что думаю я, — она имеет в виду свой внутренний мир. У нее нет этого мира. Куда же он делся? Годар знает ответ на этот вопрос. Дело в том, что когда мы грезим, мы все имеем свой внутренний мир. И это хорошо. Плохо то, что мы не умеем отличать грезы от реальности. Поэтому лучше всего не грезить, а бодрствовать, ибо, бодрствуя, мы имеем общий для всех людей мир. И этот мир называется социумом. Вот он-то и репрессирует внутренний мир. И с ним лучше не вступать в конфликт. Уже во времена Канта Европа начала решительно расставаться с внутренним опытом, учреждая общий мир для всех, в котором важно сделанное человеком. Тогда как герои Годара понимают, что для человека важно не то, что им сделано, а то, что им не сделано. Сделанным определяется общество, а несделанным — человек. Творчество свободно от социума. Дело — нет, ибо думаем мы в одиночестве, а действуем социально. В начале фильма Годар вспоминает Зворыкина, придумавшего телевизор, и Гитлера, который сделал все, что говорил.
Метафора
Природе противостоит метафора. Метафора — это образ, который заполняет разрыв между человеком и природой. Образ в фильме Годара предстает как убийца настоящего. В природе нет образов, но в ней нет и знаков. Знак изначально появляется в речи человека. В результате между человеком и тем, о чем он говорит, встает посредник, язык. Если мы, следуя за Годаром, простимся с речью, то будет ли это означать, что мы вернемся к природе, к самим себе? Не останемся ли мы навсегда в пространстве воображаемого? Не испытаем ли мы еще раз то, что чувствовал первобытный художник, соединяя воображаемое и реальное в искусстве.
Что такое человек?
Фильм Годара “Прощай, речь” — это кино о том, что есть человек. Европейская философия, поставив вопрос о человеке, не смогла найти на него ответ. Не может найти этот ответ и Годар, полагая, что человек — это животное, комбинация естественных форм.
Во-первых, европейская философия не поняла, что человек — это не природа, хотя это и тело, но это и не социум, хотя он и умеет говорить. Человек — это тело для грез. Поэтому вернуться к природе он не может, ибо природа не грезит. Во-вторых, избавившись от речи, мы обнаружим неистовство самоаффектации человека, неприемлемое коллективной чувственностью. Язык, видимо, был придуман для того, чтобы управлять неистовством аффекта, заставляя человека говорить, то есть придавать смысл бессмысленному. И последнее, Годар прав, когда говорит, что только люди могут быть чужими друг другу, ибо они свободны.
Опубликовано в газете «Завтра.
Выпуск №19 (1120) от 14 мая 2015
