Вот я все думал, почему наша интеллигенция не приучена к чтению текстов русских мыслителей, отчего у нас не любят русскую философию. И наконец я прозрел, я все понял. И помог мне в этом Алексей Козырев. Вернее, его статья о К.Леонтьеве в “Независимой газете” от 1 февраля 2006 года.
Вот автор статьи пишет о том, что Леонтьев – это мыслитель, идеи которого он может изложить на одной странице. Я понимаю это высказывание как демонстрацию какого-то пренебрежительного отношения к Леонтьеву, как похлопывание его по плечу, как взгляд свысока.
Я думаю, вряд ли Алексей Козырев похлопает по плечу Батая или Ницше. Хотя они тоже не академические философы, а поэты. И вряд ли он решится изложить их идеи на одной странице. А вот Леонтьева можно. Но почему?
Хорошо, сказано – сделано. Можешь – изложи. Но ведь не изложил. И даже не попытался. Ведь нельзя же считать попыткой ссылку на письмо Леонтьева Н.Страхову, в котором названы любимые мысли Леонтьева. Чтобы изложить мысль, нужно ее не называть, а создавать пространство ее понимания. Так, например, философия Хайдеггера – это пространство понимания одного фрагмента Парменида: “мыслить и быть – одно и то же”, а сочинения Лакана – расшифровка фрейдовского выражения “там, где было оно, должно быть я”.
Мысль понимается мыслью. На метафору отвечают метафорой. Сколько бумаги потребуется для этого, не так важно. Мысль – это чудо. А сколько их – не важно. В основе любой философии лежит какая-нибудь базисная метафора или устойчивый антоним.
Самое забавное состоит в том, что Алексей Козырев, как Линней, все еще что-то классифицирует, нумерует, приклеивает какие-то узнаваемые ярлыки. Леонтьев находится у него где-то между стоиками и какими-то пессимистами. Послушайте, но зачем мне читать какого-то доморощенного Леонтьева, если есть патентованный Марк Аврелий? Уж лучше я его почитаю!
Но стоики не имеют никакого отношения к русскому сознанию, а Леонтьев – это одна из несущих конструкций довольно тонкого слоя нашего самосознания. Хочу заметить, что перевод терминов западной философии на русский язык является одним из истоков беспочвенности нашего сознания. И поэтому археоавангард – это попытка придать западным терминам смысл, которого у них нет, но который у них может появиться на русской почве.
Мне интересно, может ли Козырев позволить себе по отношению к Паскалю такое уничижительное выражение, как “излив на читателя? страничку чувств”. Думаю, вряд ли. Ранжир не тот. У Паскаля что ни чувство, то мысль. И он их не изливает, а излагает. При этом замечу, что Козырев недоволен тем, что Леонтьев никак не может связать между собой чувства. Мне остается лишь напомнить, что связанные чувства – это уже не чувства.
Я не могу понять мотивов, руководствуясь которыми А.Козырев ставит Леонтьева в один ряд с Тойнби и Шпенглером. Ведь получается, что Леонтьев что-то значит потому, что о том, о чем он писал, после него будут писать Тойнби и Шпенглер. То есть на нем лежит отсвет европейских интеллектуалов. Получается так, что Леонтьев греется в лучах чужой славы. Но ведь это не так.
Леонтьев – гений. А Шпенглер с Тойнби – удачливые доценты. Леонтьев в изложении Козырева – это какая-то мусорная корзина, в которой встречаются форма от Аристотеля, пессимизм от Шопенгауэра, неравенство от Платона и даже социальная боль от Юнгера.
Мой тезис прост. Конечно, Леонтьев – гениальный человек. Я спрашиваю себя: много ли найдется в ХIX веке философов, которые бы связали невозможность человеческой жизни на земле со всемирной свободой и всемирным равенством? И отвечаю: ни одного.
Кто в европейском пространстве мысли заговорил о предпосылках и следствиях глобализации мира? Никто. Один Леонтьев. Я приведу сейчас один фрагмент из “Среднего европейца”, чтобы стала понятной бесцветность и бездарность всей политологической, геополитической и футурологической литературы:
“Мы, русские, с нашими серо-европейскими и дрябло-буржуазными подражательными идеалами, с нашим пьянством и бесхарактерностью, с нашим безверием и умственной робостью сделать какой-нибудь шаг беспримерный на современном Западе, стоим теперь между? двумя пробужденными азиатскими мирами, между свирепо-государственным исполином Китая и глубоко мистическим чудовищем Индии, с одной стороны, а с другой – около все разрастающейся гидры коммунистического мятежа на Западе, несомненно уже теперь “гниющем”, но тем более заразительном и способном сокрушить еще многое предсмертными своими содроганиями.
Спасемся ли мы государственно и культурно? Заразимся ли мы столь несокрушимой в духе своем китайской государственностью и могучим, мистическим настроением Индии и, подчиняя им европейский социализм, сумеем ли мы постепенно образовать новые прочные общественные группы и расслоить общество на новые горизонтальные слои – или нет? Вот в чем дело”.
Конфуцианский Китай держит свою государственность вот уже две с половиной тысячи лет и не роняет ее. Еще больше длит свой мистицизм Индия и не отказывается от него. Мы же, русские, то и дело теряем свою государственность и со всей большей неохотой восстанавливаем ее. От своей религиозности мы отказались в одну секунду в 1917 году. И теперь, кажется, нет у нас ни силы, ни желания восстанавливать свою православную жизнь.
Далее, много ли мыслителей писали о федеративной республике Европе как одной из стадий умирания Европы? А Леонтьев писал.
Теперь о сугубо философских вещах. Все помнят о делезовских смесях бытия и небытия, о сочетаниях сил, о смерти человека в изложении Фуко. Но все ли помнят о теории “мысленного растяжения” Леонтьева, которое известно сегодня как методология прививки сторонних смыслов французскими постмодернистами? Леонтьев – первый мичуринец в философии. Его теория формы выражается в словах “все остается, но иначе сочетается”.
“Группы и слои необходимы. Но они никогда и не уничтожались дотла, а только перерождались, переходя из одной достаточно прочной формы. Через посредство форм непрочных и более подвижных, более смешанных опять в новые, и другие более прочные формы”.
При чем тут Аристотель? Силы, из которых состоит человек, остаются, сочетания меняются.
***
Скажите, Алексей, как Вы думаете, человек может сам по себе существовать как целое или не может? Целое ниспадает на него или нет? Почему для эстетического отношения к миру нужно два сознания. А не одно? Почему другого нельзя судить морально, а только эстетически и т.д. Между тем ответы на эти вопросы можно найти у Леонтьева, и вряд ли их найдешь в европейской философии.
В заключение я напоминаю о том, что в силовом поле мысли Леонтьева находились не самые глупые люди России, а именно П.Флоренский и М.Бахтин.
На мой взгляд, Леонтьева, как и Данилевского, необходимо изучать в средней школе, и не факультативно, а обязательно.
Опубликовано в РЖ 28.02.06: http://www.russ.ru/pole/Pochemu-ne-lyubyat-russkuyu-filosofiyu
