Вот квас. Его пьют ковшом. А вот и два ковша. Один у боярина. Он золотой. Второй у крестьянина. Он деревянный. Квас, как кровь. Повсюду. Деревянный ковш – его путь вниз. Золотой ковш – его путь вверх. Квас объединяет оба пути. И это культура. XVIII век. Россия.
Квас – это символ всеединства. Сообщенности верха и низа. В терминах всеединства неразличимы господин и слуга. Боярин и крестьянин. И пока они неразличимы, низ углубляет верх. Верх просветляет низ.
А вот кофе. Ему сопротивляется энтелехия ковша. Его подают в чашечках. У одних – ковш и квас. У других – чашечки из фарфора. И кофе. А между ними – мещанин. Со стаканом. И чай на блюдце. И каждый сам по себе. Вне культуры сообщенности. И это XIX век в России. Кофе децентрирует нулевую тотальность кваса. Верх не просветляет низ, а низ не углубляет верх.
А вот культура масс. Стаканчик из пластмассы. В нем нет энтелехии. И он безразличен к кофе, квасу и чаю. Из него просто пьют. Налил. Выпил. Выбросил. Пластмассовый стаканчик – это чистая форма действия. Чистая форма – эффект поверхностного действия. Действия с поверхностью. А оно повторяется всякий раз заново. И каждый раз как бы впервые. На поверхности первое действие всегда оказывается вторым. Второй первый акт чистого действия растворил глубину России. Все глубокое устремилось к поверхности. К чистым формам действия. В России пластмассовые стаканчики обмывают и вновь используют. Обмыл. Использовал. И это культура поверхностей. XXI век.
* Эссе впервые опубликовано в научно-художественном журнале “Дыхание”, 1, 1996.
