В 1635 году была опубликована пьеса испанского драматурга Кальдерона под названием «Жизнь есть сон». На эту пьесу можно было бы не обратить никакого внимания, если бы не одно обстоятельство. В ней рассказывается не просто история жизни Сигизмунда, сына короля Польши — в ней впервые европейским сознанием была высказана фундаментальная критика онтологического разума, то есть разума, который исходит из того, что бытие есть, а небытия нет. Рассказывает Федор Гиренок.
Небытие есть — говорит Кальдерон. Если бы его не было, то не было бы и причин для человеческих страданий.
О чем пьеса Кальдерона? О том, что человеческая жизнь — это не игра, не театр, а сон. Мы спим, когда спим, и спим, когда бодрствуем. Кальдерон говорит об этом так:
Ведь мы, быть может, только спим.
Да, только спим, пока мы в мире
Столь необычном, что для нас
Жить значит спать, быть в этой жизни —
Жить сновиденьем каждый час.
Чем сон отличается от яви? Осязательным отношением к миру. Реальность — это не вещи, а то, что мешает человеку жить. Вещи не могут помешать человеку, а сны могут, ибо в них человек никогда не совпадает с самим собой. Человек встречается с реальностью только тогда, когда у него что-то не ладится.
Что не ладится у героя пьесы Сигизмунда? Ведь у него всё должно было быть хорошо. Он принц. Его отец Басилио — король Польши. Сигизмунд — наследник престола. И хотя для всего в мире есть причины, тем не менее в нем всё случайно.
Перед рождением Сигизмунда король обратился к астрологу, чтобы узнать, что говорят о рождении Сигизмунда звезды. Астролог спросил, звезды ответили: появление наследника принесет смерть матери и угрозу для жизни его отца, а также смуту, раздор и дикость.
Как было предсказано, так и случилось. Сигизмунд рождается, мать умирает. Что нужно делать в этой ситуации отцу? Избавиться от ребенка, изолировать его. Но как? Как изолировали Будду от мира? Нет. Как изолировали Иоасафа, согласно житию «Варлаама и Иоасафа»? Нет, ибо Иоасаф хотя и был христианином, но жил как Будда, не зная смерти, старости и болезни.
Король лишает наследника всех прав и заключает новорожденного в башню удаленного от людей замка, под строгий надзор стражи.
До 18 лет Сигизмунд проводит свою жизнь в башне без всякой коммуникации с внешним миром. С ним общался только его охранник и одновременно учитель Клотальдо, который, помимо прочего, должен был передать Сигизмунду смысл христианского понимания мира.
О том, что мучило душу Сигизмунда, можно узнать из его монологов, один из которых не уступает гамлетовскому «Быть или не быть»:
О, небо, я узнать хотел бы,
За что ты мучаешь меня?
Какое зло тебе я сделал,
Впервые свет увидев дня?
Но раз родился, понимаю,
В чем преступление мое:
Твой гнев моим грехом оправдан,
Грех величайший — бытие.
Сигизмунд приходит к мысли, что рождаться в мире — тягчайшее из преступлений человека. «Это так», — говорит Кальдерон. Но если бытие — грех, то, может быть, «небытие» избавит человека от греха? Ведь тогда всё окажется иллюзией, сновидением, тем, чего на самом деле нет. Человек спит лишь потому, что он живет в мире грез и образов.
И каждый видит сон о жизни
И о своем текущем дне,
Хотя никто не понимает,
Что существует он во сне.
Но если это так, то возникает еще одна проблема. Все люди рождаются, и никто за это их не наказывает. Почему наказан я, спрашивает Сигизмунд, а не всё человечество? Почему я со дня рождения нахожусь в неволе, хотя любой человек виновен в том, что родился? Это несправедливо.
Чего можно было ждать от человека, воспитанного без трения с другими людьми? Что в нем покажет себя? На эти вопросы в европейской философии существует два ответа. С одной стороны, это Монтень и Руссо, с другой — Гоббс.
Человек, предоставленный самому себе, сбрасывает с себя всю культурную кожуру и становится добрым дикарем. Так думал Монтень. Руссо полагал, что цивилизация и торговля делают из естественного человека лицемера и завистника. Зло для Руссо является не антропологической проблемой, а социальной. Губят человека, говорил Руссо, отношения собственности.
Гоббс думал иначе. Он полагал, что в естественном состоянии идет война всех против всех. Обуздывает зло в человеке государство. Хуже всех рассуждал Локк, который полагал, что человек — tabula rasa, чистый лист, и он есть всё, что напишет на нем воспитание.
Король Польши рассуждал как Монтень: сам по себе человек скорее добр, чем зол. И он решил в конце концов освободить Сигизмунда из тюрьмы.
Наследника польского короля усыпили опиумом и перевезли в королевский дворец. Когда Сигизмунд проснулся, он не понял, что произошло, почему всё вдруг изменилось. В башне у него были шкуры животных и железные цепи и не было людей, а здесь его окружало множество людей, он видел люстры, зеркала и богатую мебель.
Сигизмунду объяснили, что темница в башне — сон, а королевский дворец — это реальность, и он, принц, свободен в своих действиях. Свобода есть по своему существу произвол. Сигизмунд начинает вести себя не так, как думал Монтень, а так, как думал Гоббс. Он начал действовать по принципу «человек человеку волк». По приказу принца убивают слугу, он поднимает руку на своего отца. В общении со всеми он груб, надменен, невежлив. Не соблюдает правил приличия и откровенно домогается понравившейся ему девушки.
Отношение придворных к сыну короля высказала Росаура, дочь его учителя:
Недаром звезды нам сказали,
Что в этом царстве, как тиран,
Ты явишь гнев и злодеянья,
Измену, ужас и обман.
Но что же ждать от человека,
Кто лишь по имени таков среди людей,
Бесчеловечный, дикий, дерзкий,
Родившийся как зверь среди зверей?
Отец «меня животным воспитал и сделал человеком-зверем» — был ответ Сигизмунда.
Король Басилио понял, что ошибся. Его гуманизм неуместен. И он вновь изменил свое решение. Сигизмунда усыпляют и переносят обратно в башню, в заточение.
Сигизмунд приходит в себя и опять видит себя в кандалах и звериных шкурах. Что ж, говорит Сигизмунд, жизнь снится людям, пока они не проснутся ото сна.
Что жизнь? Безумие, ошибка.
Что жизнь? Обманность пелены.
И лучший миг есть заблужденье,
Раз жизнь есть только сновиденье,
А сновиденья только сны.
Тем временем польский король решает отдать свою корону московскому князю Астольфо. Народ не хочет видеть во главе Польши чужеземца. Он знает, что есть законный царь, но он в темнице. Начинается мятеж, смута, как в России начала XVII века. Солдаты освобождают Сигизмунда и предлагают ему возглавить мятеж. Сигизмунд колеблется, ибо понимает, что начинается какое-то новое сновидение, но нужно ли ему в нем участвовать? Вот в чем вопрос. Сон, который показывает себя как реальность, не перестает быть сном.
После уговоров Сигизмунд соглашается взять власть в свои руки. Он говорит:
И если жизнь так быстротечна,
Уснем, душа, уснем еще.
В войне принца с отцом побеждает принц Сигизмунд.
Встреча в пьесе Кальдерона отца и сына, победителя и побежденного, короля и принца соответствует логике концепта «жизнь есть сон». Отец понимает, что в войне законен тот, кто был сильнее. Сильнее сын, он и король, а проигравший бой — изменник. Сын понимает, что все грезят: и тот, кто победитель, и тот, кто побежден.
И грезит тот, кто оскорбляет.
И грезит тот, кто оскорблен.
Отец преклонил голову перед сыном, сын зеркально преклонил голову перед отцом. Что это значит? Это значит, что отец повторяет историю сына. Теперь он объект в сновидении сына. Он в башне замка. И сын его король. Теперь оба они сознают, что жизнь есть сон, а:
добро вовеки
Свой след незримый оставляет,
Хоть ты его во сне свершил.
Кальдерон заставляет нас согласиться с мыслью о том, что добро в реальности ничем не отличается от добра во сне. Оно одно и то же: добро в реальности — это сон. Добро во сне — это реальность. Сигизмунд вместо того, чтобы казнить отца как изменника, сам повинился перед ним. Пьеса завершается словами Сигизмунда, обращенными скорее к зрителям (читателям), чем к героям пьесы, которые объясняют перемену его ума:
Что вас дивит? Что вас смущает?
Моим учителем был сон,
И я боюсь, в своей тревоге,
Что если, снова пробудившись,
Вторично я себя увижу
Меж темных стен моей тюрьмы?
Пусть даже этого не будет,
Довольно, если это снится…
Источник:
https://knife.media/kalderon/
