цивилизационная пленка человека очень тонкая и легко протыкается пандемией

Что обнаружила пандемия коронавируса? То, что цивилизационная пленка человека очень тонкая и она легко протыкается пандемией. Что за этой плёнкой? Ничего. Пустота. За ней не оказалось того, что достигается трудной работой человека быть человеком. Мы не знаем, что нам делать с собой. Мы растеряны, и это пребывание в недоумении вновь заставляет нас поставить вопрос: неужели культура – это просто привычка, общество – это бюрократия, а человек – принципиально асоциальное существо?

Люди – не термиты

Одно несомненно: общество – это всё-таки не организм. Если бы общество было организмом, то его могли бы инфицировать вирусы. Но общество не чихает, у него не бывает простуды. Общество возникает не на пересечении линий человека и природы. Если бы оно возникало на этом пересечении, то было бы непонятно, чем оно отличается от природы, ибо социальное непременно включало бы в себя и нечеловеческое. И тогда идеалом приспособления человека к обществу были бы, как говорил Н.Кольцов, муравьи или термиты. Любое общество мечтает людей превратить в термиты, а люди сопротивляются.

Но общество – это и не некоторое множество людей, но не потому, что оно включает в себя домашних животных и птиц, то есть актантов, не имеющих человеческой формы. А потому, что общество возникает на пересечении того, что существует, с тем, что не существует. Что существует? Природа. Что не существует? Призраки, галлюцинации и странные объекты. В чем их странность? В том, что их нет, но к ним относятся как к тому, что есть.

Что же такое общество? То, что подчиняет существующее несуществующему. Общество – это некоторое множество связанных между собой институционализированных галлюцинаций. Что такое галлюцинация? Это человеческое в человеке, то, чего нет, но что дано. А что такое тело человека? Это нечеловеческое в человеке. Только своё тело мы чувствуем, а не своё- мы не чувствуем. В обществе то, что существует, должно соответствовать тому, что дано. Странных объектов нет в природе, но они есть в любом обществе. Вирус существует в живой клетке. Странные объекты, как вирусы, существуют в обществе. В нечеловеческом обществе призраки не существуют. Что показала пандемия? Что наши социальные институты – это не институты, а согласованные галлюцинации. Что наши ценности – это не ценности, а призраки, общественно необходимые иллюзии. Мысль о том, что люди меняются, а институты остаются, является опасным заблуждением. Человек не меняется, меняются галлюцинации, то есть институты.

Странные объекты

Игнорирование странных объектов погубило социологию и социальные науки. Чтобы их спасти, Бруно Латур придумал акторно-сетевую теорию. Но эта теория оказалась бесполезной. Почему? По двум причинам. Во-первых, в ней странность объектов была понята как нечеловеческая форма, то есть как природа. Во-вторых, социология социального отражала пик в развитии Запада. Но этот пик был пройден, и социальные науки ушли в прошлое. Теперь они никому не нужны. Все это Латур понял ещё до всякого коронавируса. Что он понял? Что социальные науки – это не науки, а символ превосходства Запада над Востоком. Но Восток вдруг приобрел силу, и эта сила обессилила силу Запада. Что делать в этой ситуации? На этот вопрос у интеллектуалов Запада существуют разные ответы.

Бадью ругает китайскую антисанитарию и мечтает о третьей стадии коммунизма. Хотя все знают, что их всего две. А третья – уже китайская. Нанси помогает Агамбену понять, чем коронавирус отличается от обычного гриппа. Агамбен, в свою очередь, вспоминает средневековую чуму и не одобряет решительное действие властей Италии, полагая, что это тоталитарное действие сеет только панику. Жижек говорит о пандемии, которая всех нас толкает к коммунизму. Жижек – юродивый. Он говорит правду, а над ним смеются. Жижеку не нравится китайский коммунизм. Он ждет глобального коммунизма через наделение исполнительными функциями Всемирной организации здравоохранения. Харари мыслит мир после пандемии бинарно: либо тотальная слежка за каждым, либо расширение прав граждан; либо изоляция, либо глобализм. Латур, начитавшись Пастера, считает, что после коронавируса везде будут санитайзеры. Я, говорит социолог из Франции, сыт по горло таким положением вещей, при которых оказываюсь заперт в языке. «Я хочу, – пишет Латур, – получить доступ к самим вещам, а не только к тому, как они нам являются». Ему надоела социология, которая сконструирована вокруг одного социального. Латур жаждал прихода второй половины социального: природного. Мы ждём, говорит Мейясу, когда вернется Великое внешнее. И они дождались. Коронавирус вернул им Великое внешнее. Он дал им возможность доступа к вещам самим по себе. И многие поняли, что только смерть может вернуть человека из мира воображаемого в мир природы. Но Латур понял ещё и другое. «Осознав внезапное новое ослабление старого Запада и стараясь понять, как ему подальше продержаться в будущем и сохранить место под солнцем, мы, – пишет Латур, – должны установить такие связи с другими, которые, вероятно, не удержатся в коллекторах «природа-общество». Или, пользуясь еще одним неоднозначным термином, нам, возможно, придется включиться в космополитику». Латур включился в геополитику, чтобы Запад сохранил свое место под солнцем. Для этого он стёр границу между обществом и природой, заставив человека обмениваться свойствами с нечеловеческим.

Смена лидера

В вопросе о коронавирусе важен не вирус, а реакция на него политико-интеллектуальной элиты. Вирус хорошо знаком эпидемиологам. По своей сути он должен быть проблемой для ветеринаров. А он превратился в глобальную проблему цивилизованного мира. Коронавирус показал нам также изъяны всех существующих систем здравоохранения. А это значит, что он показал изъяны всех социальных систем, как демократических, так и недемократических, как либеральных, так и нелиберальных. Но не только эти изъяны интересуют нас сегодня. Нам интересно узнать, от чего запаниковало политическое сознание Запада и России? Почему никто из интеллектуалов свободного мира не обеспокоен вопросом о том, что если изменение климата, или Великое внешнее, возвращается в нашу цивилизацию, то куда нам из неё бежать?

Коронавирус, сам того не ведая, стал символом завершения одной цивилизации и начала другой. Мир вступил в ситуацию с коронавирусом во главе с Америкой, а выходит из неё во главе с Китаем. А весь остальной мир и Россия – между ними, между Америкой и Китаем, не понимая, что делать, куда податься, к кому прислониться. При этом Белоруссия знает, куда бежать, с кем объединяться. Чем Путин отличается от Лукашенко? Тем, что Лукашенко за социализм. Поэтому он с радостью объединится с Китаем, но не с Россией. Почему? Потому что Путин за капитализм. Его сердце принадлежит Америке, Западу. А Запад проиграл сражение с пандемией. И политический союз Путину приходится строить с идеологически чуждым ему Китаем. В этом состоит драматизм положения Путина в мировой политике. Между тем, технологический разрыв между Россией и Китаем огромный. У нас еду пенсионерам на карантине, как в каменном веке, разносят волонтёры, в Китае – роботы. У нас электронные пропуска в метро проверяют полицейские, у них руководят потоками дроны.

За несколько месяцев произошла смена мирового лидера, и с этим теперь нужно считаться всем политикам и философам. Считаться с чем? С тем, что великая страна не может воровать маски и аппараты ИВЛ, которые производит её конкурент. Америка уходит. Приходит Китай. В чем разница между ними? США стояли во главе мира, в основе которого лежит спекуляция и свобода. Китай возглавил мир, в основе которого лежит число и необходимость. В основе западного мира лежал миф о бытии, в основе нового числового мира лежит миф о судьбе. Бытие можно было обмануть. Судьбу обмануть нельзя.

Финансовый капитал

Что такое спекуляция? Спекуляция – это расширение реальности посредством мнимости. Западному миру эта мнимость известна как симулякр, как странный объект. Что такое мнимость? Это то, чего нет, но что существует, если к нему произвольно или непроизвольно относятся как к чему-то действительно существующему. Самая известная мнимость – это деньги.

Зачем нам мнимости? Затем, чтобы расширять реальность. А зачем нам расширять реальное? Затем, чтобы от него не зависеть. А зачем нам независимость? Затем, чтобы дать плоть своим грезам. Каким способом? Например, торговлей фьючерсами. Человек есть единственное во вселенной существо, у которого есть чувство реальности и, следовательно, у которого есть то, что мы привычно называем просто реальностью. Реальность у человека изменчива, пластична, ибо в основе её лежит чувство. Западная цивилизация использовала это чувство для того, чтобы посредством воображаемого расширить границы реального и посредством этого расширения открыть поле для практически бесконечного движения такого странного объекта, как капитал. Но это движение капитала является не реальным, а спекулятивным. Почему? Не потому что капитал мошенничает, играя на ценовых различиях, покупая товар по низкой цене и продавая его по высокой, хотя он и мошенничает, а потому, что его товар – это деньги, вернее мнимости, посредством которых он добивается независимости. От чего? От натурального хозяйства, от производства реальных товаров и услуг. США нам показали, что задача экономики – это не производство товаров. Само по себе это производство товаров – важный, но не необходимый элемент движения капитала. Эффективно то производство, где деньги делают деньги, без обращения к труду рабочих, без машин, без станков и прочего устаревшего материала. Деньги делают деньги посредством расширения реальности, за пределами того, что требует наличного существования, присутствия в пространстве. Спекулятивный капитал потребляет само время. Для того чтобы быть, ему требуется только сознание человека. Ему не нужен сам человек. И это основное противоречие спекулятивного капитала, которое он не смог разрешить. Запад стал торговать символами товаров. Китай товарами.

Западный мир в лице Трампа это понял и попытался реформировать спекулятивный капитал, вернуть его к реальности, к экономике, которая процветает в цехах, а не на бирже. Но этот возврат к великому внешнему, к натуральному, для капитала уже невозможен. Западная экономика под руководством финансового капитала может только галлюцинировать. Она не реформируема. И практически не может ответить на вызовы даже со стороны коронавируса. Поскольку Трамп ослабляет могущество спекулятивного капитала перед лицом нового числового порядка, постольку судьба Трампа незавидна. Рано или поздно Америка им пожертвует во имя символического обмена воображаемым и ради сделок с призрачным бытием.

Число или спекуляция?

С чего начинается история человека? С взрыва галлюцинаций. Чем заканчивается цивилизованная история человека? Рассеиванием внутреннего, схлопыванием субъективного и объективного в числе. Цивилизация, основанная на спекуляции, готова отказаться от роли человека в экономике, но она не может отказаться от той субъективности, которая открывает необходимость действия через свободу. Почему не может? Потому что не может отделить сознание от человека. Не может задать его на каком-то другом материале.

Судьба как новый числовой порядок отделяет человека от сознания. Что значит отделить человека от сознания? Это значит поместить его в общество, которое состоит из набора алгоритмов. Лишить внутреннего. При этом не важно, выполняет человек частичную функцию или он разнообразит исполнение своих функций. Человека можно дрессировать посредством профессионализации, превращая в биологического робота. Общественные отношения – это отношения человека к алгоритму. Человек либо послушен алгоритму, и тогда следует награда, либо он не исполняет судьбу, и тогда следует наказание. «Моё отношение к моей среде, – говорит Маркс, – и есть мое сознание». И Маркс был прав, заявляют авторы системы социального доверия (кредита) в Китае. Только наша среда, уточняют они, это не какая-то природа в обыденном смысле слова. Это набор алгоритмов. В 2014 году в Китае стали составлять этот набор. В 2020 должна завершиться его реализация. И все в Китае почувствуют дыхание своей судьбы.

Америка – это капитализм. Китай – это социализм. Коронавирус – это судья. И этот судья сегодня на стороне Востока. Число одолело спекуляцию Запада. Социализм победил капитализм. Что теперь ждёт человека? Социалистическая переделка.

Социалистическая переделка человека

Впервые переделывать человека начали в СССР. В 1922 году появилась статья В.С. Выготского «Социалистическая переделка человека». О чем эта статья? О темной стороне человеческого существования. Что это за сторона? Все сущностные силы человека, говорит Выготский, следуя за Марксом, опредмечиваются. Но есть в нем еще и несущностные силы, которые не опредмечиваются. Что это за несущностные силы, Выготский не говорит. В 1924 году он в докладе «Психология в нашей школе…» выражается яснее. На его взгляд, человек – это «биологический недоносок, заболевший мыслью и не нашедший для себя органического равновесия». Но мы сегодня можем догадаться, что речь идет о способности воображения, которое никаким обществом ни под каким предлогом не может контролироваться. В свою очередь, образы, равно как и внешние раздражители, могут быть причиной действия человека, могут определять его поведение. Поведение, определяемое внутренними образами, по самому своему существу не является социальным. Как лишить человека воображаемого? Нужно ли для этого его скрещивать с обезьяной? Или достаточно применить к нему генетическую редакцию? В Китае пошли иным путем. Человека решили вписать в «систему социального доверия» (кредита). Можно его туда вписать? Можно. Ведь что такое профессионал? Это определенным образом выдрессированная сила природы. И об этом знают не только философы Китая, но и философы Запада. Об этом знали Спиноза и Выготский.

Что говорил Спиноза? Он говорил в «Этике», что человека нужно переделать так, чтобы между нами и новым человеком было такое же сходство, как между псом, лающим во дворе, и созвездием пса на небе. А что говорил Выготский? Человек возьмет самого себя, мечтал Выготский, в обработку, в ступу, в реторту химика. Человек взглянет на себя как на сырой материал, как на физический и психический полуфабрикат. И создаст из себя сверхчеловека. У Ницше сверхчеловек принадлежит биологии. У Выготского он принадлежит социуму. Принадлежать социуму – это значит быть сделанным как бы из стекла, стать прозрачным. Зачем человеку навязывают прозрачность? Чтобы человек еще не успел подумать, а в точке наблюдения за ним его мысль была уже видна. Возможен еще один вариант. Сделать так, чтобы человек вообще перестал думать.

Выготский говорил, что человек получает возможность развития не в воображении, а в коллективе. «Только в коллективности получает индивид средства, дающие ему возможность всестороннего развития задатков». И далее: «Только в коллективности возможна личная свобода». Когда человек вне коллектива, уверен Выготский, свобода ему не нужна. А поскольку мыслить человек может только наедине с собой, вне коллектива, постольку Выготскому не совсем понятно, что нужно делать с мыслью. Выготский полагает, что ошибочно соединять свободу и мысль. Нужно научиться соединять не свободу и мысль, а мышление и работу. Мыслить – это значит работать. Все равно, кем.

Социалистическая переделка в Китае связывается с «социальным доверием». Антропология сверхчеловека исходит из того, что человек не последний и не высший этап развития, что он должен быть преодолен. «Социальное доверие» не желает преодолевать человека. Оно исходит из того, что люди по природе своей не равны. А коллектив – это то, что делает людей равными. Что мешает людей сделать равными? Желание быть не как все. Способность воображения. Социальное доверие полагается не на воображение, а на культуру, на приведение всех к норме. Норма не принадлежит ни природе, ни коллективу. У теории нормативной коллективности есть одна проблема. Если из коллектива убрать разъединяющие людей различия, то что остается в коллективе? Посредственность. То есть сам по себе нормирующий коллектив редуцирует высшее к низшему. В коллективе общество вырабатывает чувствительность, принципом которой является подчинение развитого неразвитому. Что это значит? Это значит, что коллектив равняется на самого неразвитого. Рассуждая в «Диалектике мифа» о гении, А.Лосев писал: «Раз искусство, значит – гений. Раз гений, значит – неравенство. Раз неравенство, значит – эксплуатация. К чему это ведёт?». К капитализму. Что должен делать социализм? Искоренить искусство. Отказаться от человека-художника. Но, говорит Лосев, если мы отказываемся от религии, то нужно отказаться и от искусства. А если оставляем искусство, то нужно оставить и религию. То есть Лосев сомневался в плодотворности принципа коллективности. Китайской «системе социального доверия» ещё, видимо, предстоит решить, что ей делать с гениями.

В 20-е гг. в СССР была создана «Лига времени». В это объединение входили многие, в том числе Троцкий и Выготский. Для чего была создана лига? Для того чтобы решить одну проблему. Какую? Выяснилось, что русские не ценят время. У них нет сознания ценности времени, из-за этого русские склонны к своеволию, к неподчинению порядку. Они думают, что вздумается, приходят и уходят, когда хотят. Для искоренения этого недостатка стал издаваться журнал «Время».

В России и до революции очень трудно приживался протестантский лозунг «время – деньги». Почему? Потому что мы живём в православной стране. Нелегко было приучить русского крестьянина вовремя приходить на работу, не ходить по газонам, не пить в рабочее время, не сквернословить, слушать мастера. Мерой переделки крестьянской натуры были штрафы. На штрафы русские рабочие отвечали забастовками. Похожие проблемы в современном Китае пытаются решить другими методами. Цифровыми, посредством «системы социального контроля», в которых меру доверия выражают баллы.

Система социального доверия

Китай изобрел не только порох и бумагу. Он изобрёл ещё и «систему социального доверия». Что это за система? Внешне она напоминает идеологию русской крестьянской общины. Нельзя быть в общине и одновременно быть свободным от общины. За все нужно платить. И за доверие человеку со стороны общества тоже. Эту общину в России разрушил Столыпин, освободив пространство для фермерского хозяйства.

Чем была нехороша община? Тем, что в ней коллективная ответственность не позволяла развернуться личной инициативе. А чем она была хороша? Тем, что она не позволяла выталкивать людей из общины. Она их аккумулировала в себе. Ведь что такое массы? Это крестьяне, покинувшие деревню. Община мешала появлению бесформенной массы людей. Она закрывала возможность для формирования новых социальных структур, то есть идеологии пролетариата.

В Китае давно уже действовала система баоцзя, придуманная Шан Яном. Что он придумал? Взаимное наблюдение людей друг за другом и коллективную ответственность за преступления. Для удобства он разделил крестьянские дворы на 10, 100 и 1000 дворов. В 1949 году эту систему отменили. Но с 2014 по 2020 годы система социального доверия, вбирая в себя конфуцианскую этику, вновь стала реализовываться как политическая программа элиты Китая. Что хочет элита Китая? Переделать людей. С какой целью? С целью просвещения. Для чего? Для того, чтобы люди научились жить культурно, по закону, который им даёт государство.

Жунчэнь

Всем жителям города Жунчэнь система социального доверия выделила по 1000 баллов. Не убрал житель во дворе за собакой – система списывает с него 5 баллов. Проехал на красный свет, она ещё вычитает 5 баллов. Плюнул на пол – ещё списывается 5 баллов. Десять раз плюнул – списывается 50 баллов. Изменил жене – лишился ещё 5 баллов. Вышел на улицу пьяным – ещё один вычет. Прошел по газону, проехал без билета, и вот ты уже изгой, гражданин под литерой Д. А делаешь добрые дела, не ругаешь власть, поднял бумажку с пола, заботишься о родителях, прочитал Маркса – всё это повышает рейтинг. Если у тебя будет 1200 баллов, то ты станешь гражданином с тремя буквами А. Если кредитор слышит, как стучит твой молоток, он, как говорит Вебер, будет спокоен. Если компания «Алибаба» увидит, что ты по 10 часов играешь в компьютерные игры, она посчитает тебя неблагонадёжным.

Что мешает переделке?

У каждого человека есть свой мир. Этот мир внутренний. Он-то и мешает переделке. И для общества было бы лучше всего от него избавиться. Но это невозможно. И обществу с этим нужно смириться. Никакое всеобщее око этому не поможет. О внутреннем нельзя судить по внешнему миру. В своем мире можно думать, но в нем нельзя жить. Живут в общем для всех мире. Этот общий для всех мир называют обществом. Для чего нужно общество? Для того чтобы сохранить внутренний мир людей. То есть общество нужно человеку не для экономической эффективности внешней жизни, а для создания условий для религиозной, художественной и философской жизни. То есть Богу богово, кесарю кесарево. Если не будет внутренней жизни в общине, то не будет оснований и для существования общества.

О неравенстве

Все люди по своей природе неравны. Наша природа – это грёзы. У каждого человека свой путь из мира грёз в общий для всех мир. Человек непрозрачен для любого общества. Нет такой социальной точки, из которой бы просматривалось воображаемое человека. Поэтому очевидно, что равным полагается равное, а неравным – неравное. Таков путь справедливости, которая превыше любого права. Что говорит система социального доверия? «Оправдавшие доверие пользовались бы всеми благами, не оправдавшие не могли сделать ни шагу». А это значит, что послушным – благо, а непослушным – остракизм. Послушных система ведёт, а непослушных тащит.

Панголины

С чего началась пандемия? С того, что чиновники не позволили врачам назвать вещи свои именами: наличие в Ухане массового заражения коронавирусом. Чиновники оказались вне системы социального доверия. Значит их нужно вернуть туда, где они должны быть. Где началось путешествие коронавируса? На рынке, где животные продаются на мясо живыми. На рынке встречаются разные популяции. Летучие мыши, говорят вирусологи, резервуар для коронавируса. Они выделяют его с мочой, слюной и фекалиями. Промежуточным хозяином нового коронавируса стали панголины, зверьки из красной книги. Мясо этих зверьков очень ценится. Они ловятся нелегально где-то в Африке и попадают на рынок в Ухане. Килограмм мяса, как говорят знатоки криминального рынка, стоит 300-400$. Началась ли пандемия с того, что кто-то съел летучую мышь, или с того, что кто-то съел мясо панголина, знает, наверное, только «Алибаба». Почему? Потому что она контролирует торговлю через интернет и знает о китайцах очень много. Система социального доверия запретила китайцам после пандемии коронавируса есть летучих мышей, собак, кошек и других животных.

Система социального доверия – это 600 миллионов камер, наблюдающих за гражданами Китая, электронные идентификаторы с 18-разрядным кодом у каждого гражданина, интегральные центры обработки информации по технологии big data. Системе социального доверия достаточно трех секунд для распознавания образа. Что это значит? Это значит, что чем лучше общество, тем в нём меньше общества. Чем лучше человек, тем хуже общество. Небо, как говорят в Китае, видит всё. Оно видит, кто купил летучую мышь, кто продал её и кто её съел. Проблема состоит в том, что небо видит всё, что открыто. Может ли система социального доверия увидеть то, что скрыто? Можно ли по внешнему судить о внутреннем? Не является ли общество вообще тюрьмой для человека?

Паноптикум Бентама

В XVIII веке не было ни умных домов, ни умных вещей, соединенных через интернет с сервером своей кампании. Никто лучше тебя не знал, как ты относишься к своему здоровью, к детям, к родине. Человек был закрыт для постороннего взгляда. Как его можно было раскрыть, придумал Бентам, который считал, что общество и есть тюрьма для человека.

Екатерина II подарила Потемкину усадьбу в могилёвской губернии. Её управляющим стал англичанин С. Бентам, который понял, что лучше всего руководить людьми, когда они не знают, наблюдают за ними или нет. Наблюдающий всех видит, а его никто не видит. Поэтому он даже может не наблюдать за работниками, ибо они все равно будут думать, что за ними наблюдают. Об этом Бентам рассказал своему брату И. Бентаму, который позднее написал книгу «Паноптикум». В чём состоит идея этой книги? В том, что человек, как пластилин, из которого общество может лепить, что угодно. Что это значит? Это значит, что неважно, добр человек сам по себе или не добр. Важно его заставить делать вид, что он добрый. А после этого обществу будет все равно, добр он на самом деле или нет. Общество нужно устроить так, чтобы оно и недобродетельного человека заставляло делать добро. Важен не человек, а место, которое он занимает. Маркс назвал Бентама «гением буржуазной глупости». Почему глупости? Потому что Бентам не понял, что в экономические отношения включается и сознание этих отношений.

Око власти

Общество, в котором люди действуют посредством свободы, не может быть прозрачным. Бентам пытался общество превратить в тюрьму. Фуко хотел тюрьму превратить в общество. Что это значит? Это значит, что власть сегодня не приурочена к какому-либо лицу. Она отделена от индивида. Власть – это всегда группа, сообщество. В сообществе наблюдают друг за другом и делятся на множество более мелких сообществ. Никто никому не доверяет. Все пишут доносы друг на друга. У машинерии власти нет владельца. В ней есть места, которые могут быть решающими. Фуко в работе «Око власти» описывает анонимную работу машинерии власти при помощи состояния сознаваемой видимости. Сознаваемая видимость основана на анонимности действия власти. На то у человека и сознание, чтобы власть действовала анонимно, безлико. Не нужно никакого внешнего наблюдения, каждый наблюдает за всеми, а все – за каждым. Для системы социального доверия в Китае вполне подходит машинерия власти, замеченная Фуко. Она способна, как в «Приглашении на казнь» Набокова, подружить жертву и палача.

Поручение

В повести Дюрренмата «Поручение, или о наблюдении за наблюдающим за наблюдателями» описывается существование рефлексивной системы. Сознание, которое не осознает своего отличия от мира, не перестает быть сознанием. Сознание без восприятия отличного от себя мира перестает быть сознанием, перестает относиться к миру, ибо оно и не было сознанием.

Повесть Дюрренмата состоит из 24 предложений. В 5-ом предложении высказывается мысль о том, что человек нуждается в наблюдении. Они, говорит логик, герой повести, наблюдают за мной в бинокль, я за ними – в телескоп. Заметив телескоп, они убирают бинокли. Дух системы социального контроля выражается формулой Дюрренмата: «каждый чувствует, что наблюдаем каждым, и сам наблюдает за каждым». Если за тобой не наблюдают, то ты никто и у тебя нет имени. Если за тобой наблюдают, то ты в значимой иерархии, у тебя есть статус.

Человек, говорит Дюрренмат, наблюдает за природой. Природа защищает себя от наблюдения новыми вирусами. В 20 предложении повести утверждается, что Бог, подвергающийся наблюдению, уже не Бог. Свобода Бога выражается в его скрытости.

Торжество

Система социального контроля победила пандемию быстро и четко. Ухань взорвался салютами и фейерверками. Социализм с китайской спецификой торжествовал, поставляя лекарство и медицинские аппараты в страны когда-то передового Запада. Только бывшая столица спекулятивного капитализма Нью-Йорк была всё ещё некоторое время завалена трупами и задыхалась от пандемии нового коронавируса. Лидер нового числового мира готовил самолеты с бригадами медицинской помощи для уставшего Трампа. Запад готовил Китаю информационную войну.

Новый числовой порядок

Когда говорят, что человеческая жизнь бесценна, то имеют в виду, что она от Бога. Что значит от Бога? Это значит, что нет в природе причин для того, чтобы человек был, а он есть. Что есть? Есть его грезы. Человек – это видения, то, что ни природа, ни экономика не делают. Экономика – это внешняя жизнь человека. Люди живут внутренней жизнью. Внутреннее – это не то, что внутри материального. У материи нет внутреннего. У нее есть только поверхность. Материю нельзя вывернуть. Её можно только свернуть. И тогда внутри нее появится пустота. Внутреннее существует без присутствия, без локализации в качестве наличного. Внутреннее существует у того, кто относится к себе. Относиться к себе – значит грезить.

Что выявила пандемия? Что внешняя жизнь безмерно расширилась, а внутренняя жалко сузилась. Что люди пусты. Они боятся одиночества. Им не о чем говорить с собой. Привычка нам заменяет нашу самость. Мы забыли, что молчание – это адекватный способ существования человека. Радикальное изменение цивилизации узнается по изменению повседневности. И это изменение произошло. Посредством коронавируса мы вошли в новый числовой порядок. Что это за порядок? Внешняя жизнь – для роботов, внутренняя жизнь – для человека. Экономика эффективна, если она дает возможность заниматься собой максимальному числу людей.

Университеты уже ушли в интернет, в виртуальную реальность. Теперь это место бесконтактного общения преподавателей и студентов. Непосредственный контакт студентов и преподавателей возможен в дальнейшем посредством конкурса между студентами. При этом решающее слово при отборе студентов должно быть не у администрации, а у преподавателя. Учителя и ученики остаются в реальности школы. Школа – заповедник реальности. В ней учитель и педагог совпадают в одном лице. Очевидно, что здравоохранение должно получить полное финансирование. Врачам – зарплату телеведущих, телеведущим – зарплату врачей и систему социального доверия. Учёным – зарплату футболистов, спортсменам – среднюю по стране. Сотрудники офисов должны остаться там, где они сейчас находятся, – дома, в удалении от места работы. Работа в офисах – алгоритмам, а не человеку.

Письмо экономистов

Константин Сонин опубликовал письмо экономистов правительству России. Что в этом письме? Всё то же, что в голове у всех образованных обывателей России: власти должны были после Уханя немедленно ввести жёсткий карантин, не жалеть деньги на поддержку экономики, медицинских работников, пенсионеров и безработных. Ввести полное бесплатное тестирование и научиться разговаривать с обществом. Мало найдется в России людей, которые бы не поддержали это письмо русских иностранцев. Но есть ещё одна сторона дела, которая, возможно, не видна экономистам.

Экономисты справедливо выступают против нерабочей недели страны. Они за жёсткий карантин. Но почему правительство вместо жёсткого карантина в стране ввело нерабочую неделю, они не объясняют. Объясним. Во-первых, потому что в стране нет никакой экономики. Экономика есть в Китае, а у нас нефтяные и газовые трубы. У нас нет рабочих и крестьян, у нас есть офисный планктон и класс тех, кто что-то покупает и продает, и ещё сфера услуг. Раз нет экономики, то нечему падать и поэтому, видимо, можно всех перевести на нерабочую неделю. Но тогда всем надо раздать деньги.

Во-вторых, вирус появился в Ухане. До России его надо было еще довезти. Кто его довез? Не упаковки с китайскими товарами. К нам он добрался не только из Китая, но и из многих других стран – Италии, Испании, Германии, Франции, Америки, Англии. Что нужно было делать? Прекратить международное сообщение. Всех, кто был мобилен, нарушая закон, необходимо было отправлять под жёсткий карантин. Под охрану нацгвардейцев. Но ограничить движение – это в нашей стране значит ограничить движение правящего класса страны, миллионеров России. Но не для того они зарабатывали свои миллионы, чтобы кто-то ограничивал их передвижение. Им деньги руки жгут. Они выезжают и въезжают, когда хотят и куда хотят. Они – хозяева жизни. У них автомобили, самолеты, пароходы, лайнеры и поезда. Они едят мясо панголинов.

В-третьих, что мы можем реформировать, если у нас нет экономики? Конечно, систему образования и систему здравоохранения. Эти системы реформируются уже 20 лет. Сколько у нас появилось миллионеров в результате всех этих реформ? Их так много, что трудно сосчитать. Что интересует народ? Больничные койки. Но стационар – это дорого, а амбулаторное лечение дешево. Значит, что нужно сделать? То же, что и на западе. Заменить стационарное лечение амбулаторным. С 2000 по 2016 год количество больниц в стране у нас сократилось в два раза до 5400. Количество больничных коек уменьшилось на 500 тысяч до 1 млн 200 тыс. Профессия санитара вообще перестала существовать. Количество коек инфекционного типа по сравнению с СССР уменьшилось в 2,4 раза до 60 тыс. в 2019 году. А количество чиновников? В царской России было 400000 чиновников. В СССР было 1млн 700 тыс. чиновников, 73 человека на 10000. Сегодня в России – 102 чиновника на 10000. При этом реформы бюрократии финансируются из бюджета.

Реформы здравоохранения и образования не финансировались из бюджета. Они не выходили за пределы ведомственных ресурсов. На этом фоне силовые структуры имеют потрясающую численность в 4,5 миллиона человек. Что все это значит? Это значит, что общество потеряло свой изначальный смысл. Все чиновники и госкомпании подлежат контролю со стороны «системы социального контроля», включая всех высших чиновников. Сама эта «система социального доверия» должна быть утверждена как конституционный закон всеобщим голосованием.

Сколько стоит человек

Профессор Гуриев – математик и экономист. Он считает, что человек – это особый товар, особое сущее. В Америке он стоит дороже, а в Китае или России дешевле. В Америке один человек стоит 14,5 млн. долларов, в России – около 6 млн. рублей. Почему? Потому что Америка богаче. Если она станет беднее, то и человек в ней станет дешевле. Дешевле всех пенсионеры, они стоят на 37% меньше, чем молодые. Поэтому беречь надо молодых.

Пандемия – это экзамен для любого общества. Что такое пандемия для экономиста? Это подсчёт: сколько денег экономика потеряет в результате эпидемии и сколько она получит, вылечив людей. То, что не понимают экономисты, понимал Бентам. Что он понимал? То, что общество должно знать, сколько ему нужно школ, тюрем, фабрик, больниц, аппаратов искусственной вентиляции, моргов для счастливой и здоровой жизни. Если оно это не знает, то оно не нужно. Его можно выбросить на свалку.

Коронавирус – это зачёт для бюрократии, лелеемой Вебером. Бюрократия – это власть и её организации. Ни одна бюрократия цивилизованного мира не сдала зачет по коронавирусу. Рациональное мышление чиновников провалилось. Не сдала его и русская бюрократия. Вот пример: приказ Минздрава №1067 от 20. 12. 2019 «О внесении изменений в порядок оказания медицинской помощи по профилю «гериатрия»», подписанный некоей Хоровой Н.А. Его суть – отказать людям старше 60 лет в высокотехнологичной медицинской помощи. То есть отказать в аппаратах искусственной вентиляции легких. Так бюрократия готовилась к коронавирусу в России.

Резюме

После пандемии следующие принципы наблюдения за наблюдателями должны стать незыблемыми: меняться должны не люди, а институты. Бюрократии – алгоритм, народу – общину. Чиновникам – «систему социального доверия», народу – мораль. Богатым – налоги, труженикам – хозяйство. Числу – равенство, человеку – природное неравенство. Массе – социальные перегородки, элите – самоограничение и дисциплинированный энтузиазм. Справедливость – благо, которое выше любого права. Не человек для общества, а общество для человека.

С оригиналом текста можно ознакомиться по ссылке:
http://zavtra.ru/blogs/koronavirus_svoboda_ili_sud_ba