Свобода – это произвол, каприз. Нечто неалгоритмизуемое. Человек изначально свободен, ибо он рожден в палеолит взрывом галлюцинаций, разрушившим сдерживающие органическое цепи эволюции. Всю свою историю он, оставаясь художником своих галлюцинаций, искал алгоритмы. То, за что можно было бы ухватиться и выжить. Потому что, если все случайно, то ничего нельзя. А если не все случайно, то появляется техническое. И это техническое заполняет пустоту органического, образованную изъятием человека из природы. Алгоритм – это надежда на то, что не всё призрачно, не всё случайно. И что-то можно сделать, положив себя в основание новой цепочки причин и следствий. В мире, в котором есть законы, и они постоянны, для всего есть причины. В мире грез все случайно, и мы свободны.

Никакой внешней свободы не существует. Во внешнем есть лишь причины. Существует только внутренняя свобода. А это значит, что и на дыбе человек свободен. Понятие о социальной свободе – это призрак, посредством которого социум пытается манипулировать сознанием человека. В обществе никогда не было и никогда не будет свободы. Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества. Ведь что такое общество? Это не группа людей. Не множество определенных существ. Причиной общества всегда является четвертый человек, ибо четвертый – это тот, кто обязан повторить то, что до него говорили первые три человека. Четвертый говорит о том, что он не чувствует. Общество основано на разрыве между тем, что человек говорит, и тем, что он чувствует. Общество соблазняет одиноких по своей сути людей тем, что обещает им бытие вместе. Но за это бытие человеку надо заплатить. Чем? Отказом от себя. Отказом от своего языка. Каждый в обществе должен говорить на языке другого. Никто не имеет права говорить на своем языке и от своего имени. Язык алгоритмизует свободного человека и тем делает его пригодным для жизни в обществе.

В обществе человек сталкивается с привилегиями или с отсутствием таковых. Свобода в обществе всегда есть привилегия немногих. За этими немногими стоит сила. Когда привилегия становится привилегией всех, свобода исчезает. Сила остается на стороне того, за кем идут массы.

Для русского сознания свобода начинается и заканчивается в пространстве быта. Мы знаем бытовую свободу. Нас не интересует политика, ибо политика – это привилегия для немногих и не самых лучших. Этим мы отличаемся от европейцев, которые к свободе присоединили политику. Они хотят политической свободы, ибо быт у них есть нечто алгоритмизуемое. Тогда как у нас политика алгоритмизуется вождём, правителем. Для нас политические свободы – это обман слабого сильным. В любом обществе всегда есть одна привилегия: быть сильным по отношению к слабым. В русском сознании место свободы занимает воля. Это хорошо выразил В.Розанов, сказав: гуляй душенька, гуляй милая, ведь не для того ты родилась, чтобы гулять по правилам, по законам, по алгоритму. Гуляй без правил. Гуляй по своей воле. А вечером к Богу пойдёшь, ответ держать будешь. И вот вечер настал, а идти не к кому.

В любом человеке в каждый момент встречаются воля и судьба. Свободное доопределение и необходимая предопределенность. Покорного судьба ведет, а непокорного тащит, говорили стоики. Мы всегда свободны, и одновременно мы всегда принадлежим судьбе. Судьба – это не воля, не каприз. Это то, что нельзя обойти, избежать. Неволя тянет нас к миру вещей, к объективному. Воля отдает нас миру грез, призрачному бытию. Призрачное бытие – это субъективный мир призраков. В мире объектов нет призраков. Своей волей мы поселяем их в будущем. Социальная революция – это реализация в наличном бытии призраков из будущего. Свобода родилась не в XVIII веке во Франции. Революция – не торжество свободы. Иллюзия свободы родилась, как скажет Г. Федотов, в совместной жизни государства, университета и церкви в средние века. Опасность для свободы возникла тогда, когда мы соблазнились идеей о том, что знание – это сила. Когда мы науку захотели превратить в непосредственную производительную силу. Технологическое применение науки погубило, прежде всего, саму науку. Мы узнали природу ценой незнания самих себя. В мире, в котором много знания, мало веры. Нас захватила радость от принадлежности к техническому действию. Мы все устремились в погоню за алгоритмами, нам захотелось быть профессионалами. Но мы не знали, что техническое действие нуждается в инструкции, а не в мысли. Кто много действует, тот мало мыслит. Техническое отношение к миру приучило нас к порядку в мыслях, к последовательности в действиях. Мы отвернулись от самих себя. Мы потеряли Бога. Мы стали атеистами. Атеисты, эти последние отбросы отсутствия Бога, заполонили мир. Человечество нашло утешение в спорте и не любимом Платоном лицедействе. Свобода окончательно погибла в страшном для России ХХ веке. Именно в нём то, что есть снаружи, совпало с тем, что есть внутри. Даже Хайдеггер не понял, что произошло, когда сказал в «Пармениде»: «То, что есть снаружи, и что вообще есть, будь то «снаружи», «внутри» или «вне» пространства, – об этом мы знаем только из знания бытия, которое само бытийствует как свободное, в чьем просвете сущее находит вход в несокрытость, из несокрытости – восхождение в проявление, а с ним – лад присутствия». Он сказал и ошибся. Бытие не бытийствует само как свободное. Для этого ему нужен человек. То, что снаружи, не совпадает с тем, что внутри. Этим несовпадением существует человек. Снаружи вещи. Внутри грёзы. Хайдеггер думал, что там, снаружи, и там, внутри, одно и то же. И это одно и то же зовут бытием. Нет. Это одно и то же зовут не бытием, а цифрой. В числе схлопнулись внутренний мир и внешний. Победило техническое отношение к миру. Победил алгоритм. Искусственный интеллект оказался проворнее естественного. Человек оказался лишним. Мы потеряли человечество. Неалгоритмизуемая свобода оказалась слишком призрачной. Никто не стал умирать за нее.

Пребывая в недоумении, мы ещё долго будем спрашивать себя, что же стало с нами, куда делась свобода, куда делся человек. И вновь будем повторять: то, что есть снаружи, не совпадает с тем, что есть внутри. Снаружи – то, что существует. Внутри – то, что не существует. Парадокс состоит в том, что то, что существует, нам не дано. А то, что не существует, нам дано. Можно отказаться от того, что существует, но нельзя отказаться от того, что нам дано, ибо для этого нам надо отказаться от самих себя. Наша ошибка состояла в том, что мы думали, что у нас есть доступ к вещам самим по себе. Но это не так. У нас есть доступ только к призракам, которые существуют во времени. А к тому, что существует в пространстве, у нас нет доступа. 

Поэтому тем, кто еще что-то слышит, можно сказать: не будьте глубокими, ибо глубина не дает вам возможности встретиться с собой и заговорить на своем языке. Не ходите на Болотную. Опустошайтесь. Не будьте последовательными, ибо логика выдаст вас алгоритму. Ваша сила в абсурде. Не принадлежите к порядку, ибо порядочность вовлечет вас в техническое отношение к самим себе. Станьте непорядочными, нелогичными, поверхностными, чтобы выскочить из технического отношения к самим себе. Философия и искусство – это последняя территория человеческого, не исчисленного числом. Хватит ссылаться на опыт. Воображайте.